Битва веков - Страница 37

— В Испанию не поеду, — сразу отрезал Зверев. — Хватает мне на Руси по полгода из седла не вылезать.

— В том никакой нужды не имеется, — погладила его пальцами по щеке супруга и коротко поцеловала мягкими горячими губами. — Тульские бояре Рогодины тоже в родстве с гиспанскими графами состоят и отношения близкие сохраняют, письмами и подарками обмениваются. Дядюшка просит к ним в гости хоть на недельку из Москвы отлучиться, дабы бояре посмотреть могли на благолепие невесты и разумность ее и мнение свое родичам отписать. Дабы не токмо мнение свата Пребраниного им услышать, но и бояр иных, с нами незнакомых.

— У меня скоро седло мозоль на седалище натрет!

— Так кто же тебя гонит-то, любый мой? Недельку-другую отдохнешь без забот, а опосля ладком и тронемся. Тут недалече, за месяц-другой туда-обратно и обернемся. Погода этим летом удалась. Тепло, известно, припозднилось, с хлебом опять нелады, но ведь мы твоим разумением больше репу, свеклу да брюкву сажали, да горох с бобами. Их в достатке уродилось, тут и моего бабьего глаза хватает меж полей погулять. Посему за оброк и уборку можешь не беспокоиться, этой зимой будем в сытости. И без нашего пригляда смерды управятся, не впервой.

— Куда денешься, коли такое дело? — смиренно согласился Андрей. — Не самой же дочери мужа себе искать? Поваляюсь пару дней, отмою дорожную пыль, да с Богом и двинемся.

Как и планировала княгиня, до бояр Рогодиных они добрались примерно через месяц. По первому впечатлению, родичи жениха им понравились не очень: дом совсем маленький, всего на десяток комнат, причем весь вычищен и выбелен, ровно церковь — страшно в обуви зайти или высказаться по-простецки. Сами хозяева походили друг на друга, словно были близнецами, а не супругами: худощавы, гладколицы, одеты на польский манер. Их дети при виде гостей опасливо спрятались за спины родителей, из дворни нашлось всего трое холопов. Вместо пира они приготовили для гостей скромное угощение на четверых — детей нянька потчевала отдельно.

Однако тут боярин Ефим по случаю приезда предложил отпробовать его «алфавит»: анисовую, березовую, виноградную, голубичную, дынную, ежевичную… и добрались до яблочной служивые только к вечеру третьего дня. К этому времени бояре выяснили, что в Гишпании их сожгут обоих: Рогодина за православие, а Сакульского за колдовство; что англичане суть разновидность морских татар: сами ничего не делают, а живут разбоем, грабя суда трудолюбивых гишпанцев; что гишпанские вина лучше всех прочих вин, а русские меда лучше любых медов иных, но «алфавит» — всему голова на всем свете; и что брюква с репой уродились у обоих помещиков равно, а вот рожь под Тулой никто не высевает. А так же то, что оба они теперь лучшие друзья. И коли не удастся породниться через Гишпанию — можно найти и иные пути для крепких уз.

Как следствие — застряли князья в гостях не на неделю, а почти на месяц и обратно в Москву отправились уже по первому снегу. Добрались ко дню Павла и Варлаама, неспешно отдохнули. Писать письмо дядюшке о поездке на смотрины Полина села только через неделю, и еще неделю его буквально творила, задумываясь и советуясь едва ли не о каждом слове. Андрей ее не торопил — он тоже никуда не спешил. Втянувшись в размеренную и неспешную обыденную жизнь не связанного службой русского помещика, князь Сакульский дожидался возвращения из поездки в имение и вдоль южных рубежей Руси князя Михаила Воротынского, дабы узнать о мыслях умного и опытного воеводы…

…Пока вдруг на двор не влетел всадник на покрытом кровавой пеной коне и, в нарушение всех правил приличия, спешился возле крыльца, стремительно взметнулся по ступеням. Расталкивая холопов, боярин забежал на второй этаж, без стука ворвался в светелку князя Сакульского, в то время как раз торговавшегося с мордвинским купцом о доставке колотых дров. Запас на подворье не пополнялся уже несколько лет, и Зверев прикинул, что доставка издалека дешевого леса, несмотря на хлопоты, выйдет заметно дешевле, чем покупка его же на московском, извечно дорогом торгу.

Тут хлопнула дверь, ввалился запыхавшийся донельзя незваный гость и, удерживая равновесие за створку двери, с трудом выдохнул:

— Царь… Отрекается… Постриг принимает…

— Боярин Скуратов? — узнал вестника Андрей. — Малюта?

Тот не ответил, тяжело дыша. Князь обошел его, крикнул в коридор:

— Эй, кто-нибудь! Крынку кваса сюда и угощение в трапезной соберите!

— Уходит… Из мира… — собравшись с силами, повторил боярский сын.

— Это я уже понял, боярин, — кивнул Зверев. — Ты отдышись, попей с дороги. Сейчас за обедом посидим, все и расскажешь. Холопы тебя умыться отведут, да в трапезную. Я сейчас подойду. — И когда гость вышел за дверь, повернулся к торговцу: — Вишь, что творится, любезный? Этак, глядишь, через месяц и не понадобятся дрова вовсе. Так что соглашайся по семь, и половину серебра я в задаток дам. Задаток всяко у тебя останется, чего бы ни случилось. А девять, но без задатка, могут, наоборот, меньше оказаться.

— Эх, по рукам! — поглядывая на распахнутую дверь, наконец-то завершил торг купец. Ему явно не терпелось рассказать всем вокруг о нечаянно услышанной тайне, и ради этого он даже был готов понести небольшой убыток.

Передав аванс, Андрей поспешил в трапезную, сел за стол напротив Малюты Скуратова, жадно отпивающегося квасом, кивнул:

— Рассказывай.

— Так вот оно вышло, княже, — отставив крынку, начал загибать пальцы боярский сын. — За месяц минувший осьмнадцать бояр знатных в Литву отъехали, средь них князья Оболенский, Глинский и Воротынский…