— Князя и супругу его я в гостевых покоях разместила, — стоя возле раскрытого бюро, загибала она пальцы. — Перина там, по виду, не новая. Видать, из хозяйских покоев перенесли, когда новую набили, но добротная: мягкая, сухая, без запаха. Я ее маленько подогрела раскрытую, да отдушенным бельем свежим перестелила. Княжну в детскую опочивальню пустила, что над кухней, дальняя. Там всю зиму тепло сочится, а потому и опасаться за рухлядь всякую не надобно. Там и занавески, и обивка шелковая, и постель свежая. Хорошо и уютно в светелке, ровно как все время живут. Вина и меда, коли так пировать станете, как по приезду, токмо на два дня хватит. Прочие припасы на неделю растянуть можно.
Андрей, поднялся от бюро, наклонился:
— Хлопотунья моя, — шепнул в самое ухо, касаясь его губами.
— Щекотно, княже, — поежилась она, но не отодвинулась и попыталась продолжить: — Воду почерпали всю из колодца. Лошадям, да в дом, да на баню. Запаса-то не держали, дабы не померз, вот разом и вычерпали. Снег надобно топить, человека в баню поставить…
— И что же теперь делать?! — испуганно охнул Зверев, подхватил ее на руки и понес в опочивальню.
— А еще сена на седмицу самое большее осталось, — продолжала она, дергая ногами. — Овса и вовсе не осталось…
Смолкла Варя только, когда Андрей закрыл ее рот поцелуем. Лишь после этого она забыла про дела хозяйственные и отдалась душой и телом во власть своего любимого и господина.
— Ты забыла сказать еще одно, — шепнул ей Зверев. — В доме так много народа, что ночевать тебе будет больше негде, кроме как здесь.
— Грамоту тебе из дома намедни посыльный привез, — ответила приказчица. — На шкафу твоем письменном лежит. Не заметил?
— Потом, — потянул Андрей завязки сарафана. — Все потом.
Но в объятиях любимой про всякие «потом» он, естественно, сразу и начисто забыл.
По давешней привычке, воспитанной в барчуке Пахомом еще с младых ногтей, утро князь Сакульский начинал с сабли. Сперва не меньше получаса «игра» клинком, чтобы его вес, баланс, форма и верткость вошли в привычку, чтобы ощущался он не оружием, не инструментом, а частью самой руки. Затем — отработка упражнений. Последовательности действий, что в схватке чаще всего могут пригодиться. Такие вещи рука сама «рисует», даже если воин отвлекся на что-то, думает о другом, что делать не знает. Голова еще думает — а рука, глядишь, уже и наколола на клинок неумелого противника.
Остаток утренней «зарядки» Андрей обычно проводил с холопами, нарабатывая привычку и к бердышу, и к топору, и к ножу, и к щиту, и к рогатине — а заодно натаскивая на будущие сечи своих воинов. Но в этот раз его отвлекло одобрительное хлопанье в ладони:
— Вижу, Андрей Васильевич, жиром ты не заплыл. Даже без седла с кем угодно рубиться готов. Глянуть на такого витязя приятно. — Князь Воротынский повел плечами, сбрасывая шубу: — Макар! А ну, саблю мою подай. Желаю кости по старой памяти размять, с князем молодым по снегу попрыгать. Как, Андрей Васильевич, со щитами рубиться будем али на голых клинках?
— На клинках, — рубанул воздух уже разгорячившийся Зверев. — Из-за щитов уже не рубка, а колка дров получается. Опять же, деревяшку с силой бьешь. Коли удар мимо пройдет, то и поранить недолго.
— И то верно. Со щитом ровно стену рубить приходится, без него веселее.
Хлопнула дверь. Шустрый княжеский холоп выскочил, неся не только пояс Михайло Воротынского с оружием, но и два выцветших, изрядно исполосованных и многократно прошитых тегиляя: толстых, в два пальца, халата, простеганных проволокой и набитых конским волосом. Доспех простой и недорогой, но довольно надежный.
— Подай князю Сакульскому, пусть выберет, — велел гость. — Накинь, Андрей Васильевич, дабы шальной удар к беде не привел. Случайное касание выдержит, а в полную силу бить мы, знамо дело, не станем.
Зверев упрямиться не стал, облачился. То, что сабля не игрушка, он знал не понаслышке.
— Готов, — кивнул хозяин дома, застегнув крючки.
— Ну так держись! — тут же ринулся вперед гость, стремительно обрушивая свой клинок на голову Андрея. Тот насилу успел прикрыться, сильным наклоном отводя клинок врага в сторону, тут же попытался рубануть Воротынского поперек живота. Но противник отступил, а когда сабля ушла дальше, сделал шаг вперед, попытавшись уколоть Зверева в грудь. Андрей насилу увернулся, вознамерился снизу вверх подрубить князю руку, но тот успел заметить опасность, ушел с поворотом и тут же продолжил его, метясь разрубить князя Сакульского поперек груди. Насилу удалось отскочить.
Андрей только диву давался: даром что князь Воротынский был старше его на двадцать лет и уже перевалил пятый десяток, даром что казался куда грузнее и шире в кости — ан крутился, что белка в колесе, действовал стремительно и уверенно, не позволяя себя даже царапнуть. Когда Зверев уже отчаялся, гость вдруг отступил, тяжело отмахнулся, отер пот со лба:
— Что-то я уже согрелся… — пытаясь отдышаться, пояснил он. — И ноги ужо не те. Совсем я закис от жизни монастырской, меча удержать не способен. Нет, Андрей Васильевич, пожалуй, с завтрашнего дня с тобой вместе буду поутру с дрекольем прыгать. Не то недолго в первой же сече по-глупому сгинуть. Что может быть глупее, нежели погибнуть оттого, что устал?
— Так милости просим, Михайло Иванович!
— И лентяев своих заставлю жирок растрясти…
— Доброго вам утра, бояре, — выглянула на крыльцо Варвара. — Пожалуйте завтракать.
— О, это ко времени, — обрадовался князь Воротынский. — Ловкая у тебя приказчица, княже. Одна, да ин, как ловко управляется!