Битва веков - Страница 10

— Тебе, сказывают, все грядущее ведомо? — это уже проявил любопытство Федор Басманов.

— А и ведомо, что с того? — тяжело ответил Андрей. — Его ведь поправить можно, коли прознал. Гибель Иоанна юного я увидел? Исправил. Свою увидел? Исправил. Как же его проклятущее проведать, коли оно все исправляется да исправляется…

Князь Сакульский почувствовал, что голова стала уж вовсе неимоверно тяжелой, выставил локти и оперся подбородком на них. Глаза моментально закрылись помимо его воли.

— А в мое будущее заглянуть можешь? А государя? А князя нашего?

— Могу, — тихо признал Андрей. — Но не так просто все… Полороло… Зар-раза… полоть нужна. Ну, пот там, волосы, ногти, еще чего… Тогда свеча и пр-р… Пур… Ну, можно смотреть.

Язык тоже постепенно отказывался ему подчиняться. Огромным усилием воли князь Сакульский взял себя в руки и, чтобы взбодриться, выпил еще кружку холодного и кислого рейнского вина.

— Храбрый ты воин, Алексей Данилович! — похвалил он боярина Басманова. — Коли сыновья в тебя…

…Проснулся князь на широком, но коротковатом подоконнике. Чтобы на нем поместиться, Андрею пришлось скрючиться и поджать коленки. Однако под головой лежала аккуратно сложенная ферязь, у живота — шапка. Похоже, ложился сам. Вряд ли дети боярские, относя сомлевшего князя от стола, стали бы так с одеждой его стараться. Скомкали бы, сунули под ухо — и ладно. Однако как он укладывался и что делал перед этим, князь, хоть убей, не помнил.

— Надеюсь, лишнего ничего не сболтнул, — пробормотал он, усаживаясь. — Хотя, даже если и сболтнул… Дурного против царя у меня в помыслах нет, а про то, что я колдун, да еще и из будущего свалился, все равно никто не поверит.

Пир между тем продолжался обычным чередом: некоторые бояре спали — кто на скамьях, а кто и сидя, упершись лбом в столешницу; другие продолжали шумно обсуждать недавнюю соколиную охоту, запивая воспоминания вином и пивом, закусывая немудреными соленьями. Боярин Кошкин величаво посапывал в кресле, временами подергивая плечом и каким-то непостижимым образом не роняя поставленный на подлокотник кубок.

— Андрей Васильевич! — тут же заметили его пробуждение боярские дети. — Мы уж заждались здравицы твоей. Все обещался за Алексея Даниловича полный рог осушить, да с тем к окну и ушел.

— Я бы и испил, — с трудом двинул в пересохшем рту деревянным языком князь, — рейнского освежающего. Да найдется ли рог в доме у хозяина?

— Так уже нашелся, княже, — с готовностью дотянулся почти до хозяйского края Малюта. — Боярин Иван Юрьевич специально для тебя велел принести.

И действительно, возле серебряного кувшина возвышался самый настоящий коровий рог. Но не просто костяшка, а оправленный в золото: с широким, с отворотом, золотым краем, с кончиком в виде крохотной крепостной башенки. Опирался он на крылья приземистого грифона, расставившего лапы и грозно сверкающего рубиновыми глазами.

— Наливай, — хрипло согласился Андрей. Он предпочел бы глоток обычной родниковой воды, но такого редкостного лакомства к пиршественному столу никто не выносил. Боярский сын Скуратов дважды просить себя не заставил, моментом наполнил рог до самой верхней круговой каемочки, поднял двумя руками и поднес князю Сакульскому.

— Боярина, боярина разбудите! — засуетились на другой стороне стола.

— Отец! — потряс за плечо дремлющего Басманова Федор. — Отец, княже здравицу тебе сказать желает.

— Кто? Что? — вскинул голову боярин.

— Здрав будь, Алексей Данилович! — поднял перед собой рог Андрей. — Знаю тебя давно! Мужество великое ты проявлял не раз, землю русскую защищая. Ты отвагою своей немало сделал для освобождения Казани от пришельцев ногайских, твоя отвага помогла освободить Полоцк от поганых схизматиков, ты грудью встал на пути разбойников басурманских, не побоявшись числа их великого. На таких, как ты, на преданности и крови твоей свобода всей земли нашей держится. Такие, как ты, есть главная сила государева и опора веры нашей православной. Посему честь тебе, хвала и слава, Алексей Данилович! И долгие тебе лета во благо Руси и славы царской! Любо боярину Басманову!

И Андрей жадно прильнул к прохладной, чуть кисловатой, освежающей жидкости.

— Любо! Любо! — восторженно подхватили здравицу молодые бояре. — Любо боярину Алексей Даниловичу! Любо князю Сакульскому, любо!

Басманов старший тоже поднял свой кубок, отпил, поставил обратно:

— Благодарствую на слове добром, Андрей Васильевич, благодарствую, — кивнул он. — Уж не знаю, как и отблагодарить.

Князь крупными глотками допил вино, поставил кубок на стол, облегченно выдохнул:

— К чему благодарности? Я ведь правду истинную сказал, от всей души. Это всего лишь слова… Хотя, прямо скажем, слово доброе иной раз жизнь перевернуть способно, — придвинул к себе миску с грибами Андрей. — Я вот друга нашего общего ныне вспоминаю, князя Михайло Воротынского. Хочу за него государю поклониться. Храбрый ведь воин и воевода умелый. А прозябает за стенами монастырскими, ровно старец немощный. Нехорошо.

— Князь Воротынский? — Старший Басманов замялся. — Заступиться за него хочешь?

— Князь Михайло, помнится, за меня еще после первой моей стычки поручился, дабы в новики записали. Разве такое забывают? И за государя он же вступился, за волю царскую, когда тот немощным от порчи лежал. Пусть и Иоанн тоже сие деяние вспомнит.

— В печали ныне Иоанн Васильевич, — взялся за кубок боярин. — Конфуз зело изрядный при Улле случился намедни. Знамо, измена приключилась. Корни же сей смуты к князю Старицкому тянутся.